[ предыдущая статья ] [ следующая статья ] [ содержание ] [ "Санкт-Петербургские Ведомости" ] [ поиск ] Санкт-Петербургские Ведомости No 07(1681), 15 января 1998

Эти новые старые русские
Говорить об отсутствии на сцене современной темы стало уже общим местом. Драматурги (особенно молодые) охотно пишут пьесы на библейские темы, увлекаются куртуазными похождениями коронованных особ и знаменитых писателей прошлого. Что касается образов современников, то после того как зрительский интерес к страданиям бомжей, наркоманов, проституток и представителей сексуальных меньшинств начал иссякать, драматурги о них тоже как бы забыли.

Но театры себе позволить такую роскошь не могут. Практики сцены по опыту знают, что зрительская потребность видеть на сцене самих себя, свои житейские проблемы _ неистребима. Конечно, и "Гамлет" или "Царь Борис" могут прозвучать очень даже современно, но представить себя на месте этих героев зрителю весьма затруднительно. А самоидентификация _ одно из условий зрительского успеха.

Поэтому, несмотря на жуткий дефицит, театры продолжают настойчивый поиск современной пьесы. В конце декабря вышли три премьеры, которые вполне можно отнести к этой категории. В БДТ остановились на пьесе "Кадриль" мастера "деревенской" комедии В. Гуркина. Четыре тщательно выписанные возрастные роли, сочный народный юмор, мастерски обыгранный великолепным квартетом "старой гвардии" (Л.ЪМакарова, З.

Шарко, Н.ЪТрофимов, В. Кузнецов) при поддержке самой яркой представительницы среднего поколения Н. Усатовой, обеспечивают спектаклю полный зрительский успех. И хотя в пьесе встречаются словечки типа "инфляция" и где-то вне сцены подразумевается богатенький зять стариков _ "новый русский" _ вся эта "современность" носит косметический характер. По сути дела персонажи "Кадрили" вполне могли бы свободно существовать в пространствах таких деревенских шлягеров советских времен, как "Любовь и голуби" или "Печка на колесе". И все они генетически прочно связаны с незабвенной "Свадьбой с приданым".

В Александринском театре пошли на более решительный шаг, поставив пьесу Б. Рацера "Старые русские". До сих пор Пушкинский-Александринский был чуть ли не единственным театром в городе, где никогда не ставили пьес абсолютных рекордсменов кассового успеха нескольких прошлых десятилетий _ Рацера и Константинова. Видимо, время пришло. Жаль, что Владимир Константинович Константинов не дожил.

"Старые русские", которых Рацер уже писал в одиночку, носят все приметы ультрасовременности. Действие происходит "здесь и сейчас", в историческом центре Петербурга в наши дни. Более того, в пьесе есть даже претензия на некий социально-разоблачительный пафос (чего прежде Рацер и Константинов старательно избегали, делая ставку на чистую развлекательность).

Пафос этот, и в пьесе выраженный достаточно прямолинейно и неубедительно, в спектакле выглядит совсем уж ходульно. Два пожилых интеллигентных ленинградца (их роли исполняют М. Храбров и В. Кузин) пытаются приспособиться к новым условиям жизни базарно-рыночного Петербурга и сохранить при этом идеалы "честной бедности". Их моральная победа над "новыми русскими" зрителям, конечно, по душе, но о художественной убедительности здесь говорить не приходится. Скорее надо говорить о стремлении выдать желаемое за действительное. Главным достижением спектакля стало сценическое оформление. И опять же не в смысле его эстетической, а скорее материальной ценности. Дело в том, что воспроизводимые на заднике виды центра Петербурга заключены в аляповатую рамку реальной сегодняшней рекламы. Это соответствует общему замыслу. И доходы от этой рекламы позволили театру полностью покрыть расходы на спектакль. Получилось, что "новые русские" профинансировали постановку пусть и ходульной, но антирыночно-базарной направленности. А может потому и профинансировали?

"Бегущие странники" _ пьесу А. Казанцева, которую поставил в Малом драматическом театре Владимир Туманов, вполне можно было бы назвать "Новые русские". Во-первых, все персонажи относительно молоды _ еще не перешагнули 40-летний рубеж. Во-вторых, занятие частным бизнесом для них _ дело привычное, и отправиться в командировку в Бельгию или Голландию им так же просто, как в Новосибирск. В Новосибирск даже сложнее, так как там дела труднее делать.

Но это все видимость, внешние приметы, антураж. Хоть и с сотовыми телефонами, и в квартирах удручающе одинаково стандартных (правда, "евро"), эти "новые русские" одержимы старыми, как мир страстями: любовь, ненависть, предательство, кровосмешение... Всего этого в пьесе _ с избытком. И отличные актеры первого додинского призыва (П. Семак, С.ЪВласов, А. Неволина, Т. Рассказова) как-то уж слишком всерьез это разыгрывают, долго, подробно и со смаком.

Когда-то в далекие 20-е годы и театры, и советские зрители тайно, но страстно любили такие спектакли _ про то, как "разлагаются" нэпманы или западная буржуазия. На самом деле сказывалась здесь тоска по "изящной жизни".

Почти весь спектакль "Бегущие странники" смотришь с ощущением, что попал не в МДТ, а в какой-то другой театр. И пьесу написал не Алексей Казанцев (автор блестящих инсценировок и потрясающей пьесы "Великий Будда, помоги им"), а какой-то драмодел из той жизни "где всюду страсти роковые и от судеб защиты нет". А поставил спектакль не Туманов, один из немногих сегодня в городе режиссер, последовательно и глубоко разрабатывающий современную тему, а какой-то рьяный последователь Виктюка...

И оставалось только еще раз посокрушаться о том, как не везет нынче современной теме на театре, если бы не финал спектакля. Все уже вроде бы кончилось и прояснилось _ кто с кем спит, кто кого-то бросил, совратил, обманул и можно давать занавес. Но настоящий театр только в этот момент и начинается.

Четыре огромных монолога, в которых каждый из героев рассказывает о своей предстоящей судьбе, заглядывая в XXI век, срежиссированы как "Прощальная симфония" Гайдна. По одному они покидают сцену, выложив всю подноготную, обнажив суть и смысл произошедшего и того, что еще только должно произойти. Освобождаясь при этом от всего грубого, земного, наносного. И уровень текста совсем другой предлагает драматург, и актеры вкладывают в статичные монологи больше действенной драматической силы, чем ее было израсходовано за все предыдущие бурные сцены. А юная студентка М. Лобачева завершает эту прощальную симфонию на подлинно трагической ноте.

И в замысле драматурга и режиссера чудится желание способом от противного контрастным финалом доказать, что играть спектакли надо не про старых и новых русских (ибо в сущности это одно и то же, потому хотя бы, что все мы смертны), а про жизнь со всеми ее естественными или противоестественными концовками.

Владимир ПОЛУШКО