[ предыдущая статья ] [ следующая статья ] [ содержание ] [ "Санкт-Петербургские Ведомости" ] [ поиск ] Санкт-Петербургские Ведомости No 218(1643), 14 ноября 1997

Автограф в антракте
Попал я в пучине под солнечный дождь Байки Виктора Крамера Словно само наше время, преуспевшее в жанре фарса, подсказало этому мастеру идею создания театра "Фарсы", который ворвался в жизнь Питера на "фарсаже" свежих режиссерских фантазий.

Театр для меня _ история семейная. Дед и бабушка учились в студии у Михоэлса. Прадед играл в цирке на трубе. Мать _ актриса. Единственная случайность в нашей родословной _ мой отец, военный десантник. Поскольку родители были всегда очень заняты, я проводил детство то в окопе, то в гримерке. И в разных театрах страны _ от Фрунзе до Пскова _ переиграл до восьмого класса много ролей в спектаклях, где шла борьба хорошего с очень хорошим.

А служить мне довелось, как и отцу, в десантных войсках. И в конце концов получилось, что выбором режиссерской профессии я обязан скорее окопу, чем гримерке. Когда я вернулся из армии, главный режиссер Псковского драмтеатра Вадим Радун пригласил меня поставить ДРАКИ в каком-то заграничном детективе. Драки так драки, нет проблем. Но потом ему надо было срочно доделать какой-то спектакль в другом театре, и он сказал: _ Витя, ты человек бывалый. Будь другом, подмени меня недельки на две. Проведешь застольный разбор пьесы. От тебя требуется одно: задавать актерам вопросы, которые будут ставить их в тупик...

Вопросы я придумывал по ночам. И не зря. Актеры действительно быстро начинали заводиться и фантазировать, а мне оставалось только наблюдать, какую я заварил кашу. Так после долгих поисков и проб я наконец-то нашел то, что не могло мне наскучить. Захотелось заниматься режиссурой.

В жизни я прошел две очень суровые школы: армию и учебу в классе Товстоногова. Мы у него были загружены так, что три дня в неделю я ночевал в институте. Никакие милицейские патрули не могли нас, полуночников, оттуда выдворить. Мы от них прятались. И чего только не творили мы на курсе! Помню, чтобы поставить один этюд, свинтили половину старинных дверных ручек на Моховой. А однажды на этой же улице я позвонил в какую-то квартиру и сказал: _ Вы не могли бы дать мне ваш кухонный гарнитур?

_ То есть как?.. _ изумилась хозяйка.

_ Я студент, тут рядом учусь. Мне ваша мебель нужна для отрывка.

И мне дали напрокат шкаф и стулья!

Мы прилагали нечеловеческие усилия, чтобы рассмешить нашего профессора. Впервые мне и Сергею Голобородову удалось это сделать, когда мы играли тюленей и кормили нашу партнершу, изображавшую тюлениху, настоящей салакой. Эффект был тем более сильный, что девушка терпеть не могла соленой рыбы. Гога смеялся до слез. Такие моменты общения с учителем помогали ощущать в нем не только классика русского театра, но и такого же увлеченного, жизнерадостного и даже бесшабашного человека, какими были и мы, его студенты. О чем бы он потом ни говорил, встречаясь с нами, это уже не было для меня сухим учебником.

Иногда жизненные и театральные истории удивительным образом переплетаются между собой. Когда случилось наше знаменитое ГКЧП, я выпускал в Театре имени Ленинского комсомола спектакль "Дети райка". В то время у меня не было своего угла, с деньгами было туго, и на все случаи жизни я имел одни-единственные штаны. Врезался в память такой эпизод. У нас идет генеральная репетиция, а по телевизору в пожарке передают сообщение: в стране _ военный переворот.

Сидят артисты во французистых цветастых костюмах _ Арлекино, Пьеро, а на черно-белом экране _ лица заговорщиков. Ну прямо как будто кто-то срежиссировал эту мизансцену.

Поздним вечером после репетиции мы вышли на улицу, остановили такси. Водитель даже не спросил, куда нам надо. Он _ знал. И мы быстро добрались до Мариинского дворца. Такси осталось тут же, став частью баррикады. На Исаакиевской площади в ту ночь собралось множество симпатичных людей. Никто не ругался матом... Ни до этого, ни потом я никогда не видел такого единения народа.

А утром прямо с баррикады я пришел в театр на сдачу "Детей райка". Сидел за режиссерским пультом, нажимал на кнопки. Потом пришлось подняться на сцену. И я вышел в своих жутких штанах, перепачканных ржавчиной от баррикадных труб и металлолома. На худсовете после приемки спектакля мне дружески посоветовали отметить премьеру новыми брюками. И, войдя в мою затруднительную ситуацию, тут же выдали мне денег на экстреную покупку.

Вот это и есть настоящая жизнь. Она сама по себе настолько сложна и драматична, что ни на какую тусовку с ее игрой в "как бы жизнь" меня никогда не тянет. Когда я вижу развязное и преувеличенно контактное общение множества людей, у меня от этого возникает ощущение какого-то плохого театра.

Иногда я вижу режиссерские сны. В них проявляется то, что зреет в тебе и не отпускает ни днем, ни ночью. Сон _ отголосок. И если ты профессионал, то можешь потом из этого что-то долепить.

Мне недавно приснился сон без сюжета. Есть только ощущение, что мы с женой и наш ребенок находимся в стеклянной сфере, похожей на сигару, на глубине в несколько километров под водой. И там вопреки всем законам физики и оптики идет солнечный дождь. Каждый луч уходит до беконечности вниз. Соединение света и воды в единый мир... Ребенок говорит: "Ой, упадем!.." А я его успокаиваю: "Да погляди, нам же некуда падать". Я понимаю, что этот сон не может иметь прикладного значения.

Но зато он дает ощущение радости. И, может быть, потом действительно где-то пригодится. Хотя мне не хотелось бы походить на маститого писателя из пьесы "Чайка", который коллекционирует услышанные фразы и заносит их в записную книжку. Из этого вряд ли что-то может произрасти.

А вот собирательство ощущений оказывается очень необходимым для какихто театральных идей.

Да и от самой жизни постоянно получаешь какие-то подсказки. Вот сейчас мы репетируем "Поварецкие пляски", спектакль о кухне. И есть там такая маленькая история, где повар точит нож. Звук от этого дела возникет пронзительный, неприятный, а потом и вовсе становится нестерпимо мерзким. Но по мере заточки повар начинает получать от производимого звука все больше удовольствия, и как бы вся его судьба и вся боль через это проявляются.

Мы перебрали кучу ножей, ища нужный звук, и в конце концов поняли, что ни один из них не соответствует пронзительности страждущей человеческой души. А репетировали мы на Итальянской галерее театра "Балтийский дом". Однажды во время репетиции рабочие стали переносить туда макеты декораций некогда знаменитых спектаклей эпохи Театра имени Ленинского комсомола. Во время переноса один макет зацепился плексигласовой коробкой за другой _ и раздался такой душераздирающий звук, что я встрепенулся: "А ну-ка, ну-ка, еще разок... Класс!". Это было то, что надо. Мы притащили два макета в студию звукозаписи. И под моим дирижерским руководством их терли друг о друга, извлекая из прозрачных футляров звуки широчайшего диапазона _ от глубоких низов до пронзительного форте на самой вершине струны.

Могут сказать: это же надругательство над театральными реликвиями. Нет, совершенно не так. Это тоталитарный театр, когда даже музейный экспонат на закате своего существования начинает работать на какую-то новую идею. И значит, его жизнь продолжается.

Автограф взялОлег