[ предыдущая статья ] [ следующая статья ] [ содержание ] [ "Санкт-Петербургские Ведомости" ] [ поиск ] Санкт-Петербургские Ведомости No 192(1617), 4 октября 1997

Дискуссии об Октябре не будет...
Для субботних раздумий В ожидании приближающейся 90-й годовщины Октября многие вчерашние товарищи, а нынешние дамы и господа, невольно задаются вопросом, вразумительный ответ на который они вряд ли получат. И не потому, что некому отвечать. Скорее в силу того, что объективный анализ с его нежелательными оценками вряд ли будет востребован нынешней властью предержащей. Те, кто сегодня управляет взбаламученной Россией, прекрасно осознают, как много схожего в развитии событий далекого 1917 года и теперешнего года 1997.

Нет необходимости детально анализировать развитие революционной ситуации накануне свержения оплакиваемой нынешними либералами монархии. Отнюдь не коммунистически советские историки давно уже утверждают, что царизм был обречен, что ненавистен он был не только злодеямбольшевикам, но и их политическим оппонентам от кадетов до меньшевиков и эсеров.

К тому же свергли Николая II не Ленин и его окружение (за границей пребывали, не поспели к светлому дню), а господа из Временного комитета Государственной думы и порожденного им же Петроградского совета. Временное правительство продолжило путь к грядущей трагедии Романовых, создав специальную следственную комиссию, призванную выявить преступления государя императора и его камарильи. Напомним имя секретаря этой комиссии _ А. А. Блок. Интересные материалы были собраны, и приговор в условиях тогдашнего времени мог быть вынесен только один: расстрельный.

Не случайно ведь ни один европейский монархический двор не выразил желания принять к себе тех, кого вдруг впавшие в амнезию потомки захотят причислить к лику святых великомучеников. Поговаривали, правда, о неком крейсере, снаряжаемом-де в Великобритании для похода на Петроград с целью эвакуации царской семьи из революционной России.

Только крейсер этот так и остался на неизвестной военно-морской базе туманного Альбиона. Не дождались его Романовы в своем Царскосельском заточении. Большевики, конечно, виноваты. Но лишь в том, что довели до логического конца дело, начатое задолго до их прихода к государственной власти.

Пришедшие на смену Николаю II нарекли себя Временным правительством. И правили Россией как временщики, об этом также много написано.

Вряд ли можно считать властью ту политическую тусовку, которая на протяжении неполных восьми месяцев пыталась обуздать стихию, ею же и порожденную. В этих условиях неизбежно было усиление позиций большевиков, выработавших программу действий и систематично, пункт за пунктом добивавшихся ее реализации.

Как это ни горько признать, на большевиков работали и правительство, и Советы, и даже генерал Л. К. Корнилов с его опереточным мятежом. Бездарное политическое, военное и экономическое руководство, осуществляемое скорее по наитию, чем по столь необходимому плану государственных преобразований, стремление представить большевизм как единственного врага народа и революции привели к неизбежному, закономерному краху Львова и Милюкова, Гучкова и Терещенко, Керенского и других, представлявших во власти буржуазию и либеральную интеллигенцию, народников и социалистов. В свою очередь конформизм эсеро-меньшевистских лидеров ЦИК Советов вынудил когда-то поверивших в них рабочих и крестьян повернуться лицом к ленинской партии.

Тактика большевиков была проста, как христово учение. Обличая правительство и руководство Советов во всех смертных грехах, на что были веские основания, ленинцы предлагали массам заманчивую альтернативу: государство трудящихся, где "неработающий да не ест", где царит всеобщее равенство и справедливость, где война объявляется дворцам, а мир _ хижинам. Ликвидация помещичьего землевладения, уничтожение капиталистического гнета, равная оплата за равный труд, предоставление трудящимся права управлять страной (знаменитое "у нас каждая кухарка сможет управлять государством") _ эти лозунги были близки и понятны подавляющему большинству населения страны.

Естественно, за государство всеобщего благоденствия можно было и смело в бой пойти. События 24 _ 25 октября 1917 года сегодня именуют по-разному. Чаще _ переворотом, реже _ революцией. Этимологически два этих определения суть близнецы-братья. Слово "революция" происходит от позднелатинского слова revolutio и в буквальном переводе обозначает поворот, переворот. Политически же они выполняют различные функции. Упрощенно, переворот есть мирный либо вооруженный захват государственной власти, не преследующий, как правило, цели коренного изменения, либо качественного преобразования всей социально-экономической структуры общества. Напротив, революция подразумевает коренной переворот в общественном и политическом (государственном) строе, или, как говорят марксисты, низвержение отжившего и утверждение нового, прогрессивного общественного строя. Применительно к 1917 году попытка государственного переворота была предпринята выступлением Л. Г. Корнилова. Большевики как бы мы к ним не относились, совершили социальную революцию. На смену капиталистическому обществу пришло общество социалистическое.

Следует также отметить, что в отличие от государственного переворота, совершаемого, как правило, ограниченным кругом посвященных в его подготовку лиц, октябрьская социальная революция 1917 г. в России носила массовый, общенародный характер. В считанные дни революция переместилась из центра, Петрограда, на далекие окраины страны, включила в свою орбиту многие десятки миллионов ее граждан. Несомненно и то, что большевистская революция была "обречена" на успех. Наивными представляются попытки наших современников выявить какую-то альтернативу красному Октябрю. История не знает сослагательного наклонения, она логически доводит до конца то, что не может не свершиться.

Безусловно, последующие события в историческом развитии России _ Советского Союза продемонстрировали преждевременность тех преобразований, на путь которых стали большевики. Можно согласиться с теми, кто утверждает, что не были исчерпаны все возможности капиталистического пути развития. Но с тем же успехом можно сожалеть о судьбах народов, шагнувших из родоплеменных отношений сразу в цивилизацию: они не испытали прелестей развитого феодализма и недоразвитого капитализма. Однако ни на Крайнем Севере, ни в Средней Азии как-то не приходится слышать сетований на сей счет. Сомнительно, что эвенки и буряты, эскимосы и чукчи, узбеки и таджики, киргизы и туркмены под предлогом того, что им в далеком октябре 1917 года навязали не тот общественно-экономический и политический строй, откажутся от письменности, от "лампочек Ильича", от мало ли чего еще и стройными рядами двинутся назад в прошлое. Да и жители европейской части страны вряд ли одобрят переход от "плохого нового" к "хорошему старому".

Историки не могут не испытывать определенного беспокойства, когда слышат призывы "отказаться" от октябрьских событий 1917 года, сделать вид, что их будто бы вовсе и не было. Нам пытаются внушить, что "это"

был страшный сон, что, проснувшись, его надо забыть, вспомнить что-нибудь хорошее, спокойное. Понимают ли сторонники подобного подхода, что они стремятся лишить человека одной из главных его сущностей: исторической памяти? Пока еще общество сопротивляется, но как долго продлится это противодействие? Вопреки всякой логике школьные и вузовские учебники уже представляют октябрьские 1917 года и последующие за ними события в кастрированном, извращенном виде. Идет негласное соревнование среди тех, кто опишет больше ужасов большевистского террора, сталинского и последующих за ним коммунистических режимов. И напротив, идеализация белого движения достигает такой гипертрофированности, что начинаешь думать, почему же они-то, истинные мученики и защитники, не стали нашими правителями.

Представлять белое черным несравненно легче, чем разъяснить некоторые исторические закономерности. К примеру такую: Великая французская революция не только освободила страну от королевской власти и провозгласила на своих знаменах знаменитые "Свобода", "Равенство", "Братство", но и вызвала к жизни якобинскую диктатуру, беспощадно расправившуюся с теми, кто стоял во главе этой самой Великой революции, передавшую бразды государственного правления в руки императора Наполеона. Еще один пример: революция в Китае 1949 г. породила культурную революцию, жертвами которой стали и участники событий 1949 г., и миллионы простых граждан. И здесь также был свой злой гений _ Мао Цзэдун.

Однако ни французы, ни китайцы не считают возможным вычеркнуть из своей национальной истории эти эпохальные события. Возможно ли также, будучи в здравом рассудке, представить ситуацию, при которой из учебников истории США будут вычеркнуты страницы, освещающие не менее трагические события Гражданской войны? К сожалению, в ходе любой революции, любой гражданской войны проливается море человеческой крови. Таков закон революций. Увы путь к прогрессу не всегда усыпан только розами.

Наивно было предполагать, что 80-летие Октября станет той точкой отсчета, когда к нам понемножку начнет возвращаться историческая память. Скорее наоборот породит новую волну нападок на тех, кто пытается осмыслить октябрьские события 1917 года как одно из ярчайших событий XX века, и нас с упорством, достойным лучшего применения, будут убеждать в преступных замыслах большевиков и их главного вождя В. И.

Ленина, направленных на уничтожение "великой" монархической ли, "временноправительственной" ли России. Логике вопреки нам уже сегодня внушают, что "коммунофашизм" (что поделать, и подобное рождает новояз) своими октябрьскими действиями уничтожил генофонд народа российского, загнал общество в тупик, из которого с таким трудом приходится выбираться. Что можно заметить по этому поводу? Дискуссии не будет. Ибо те, кто вчера еще клялся в вечной преданности Великому Октябрю и коммунистической идее, а сегодня повествует о своих невыносимых страданиях в прежние времена, вряд ли способны слышать. Повторим известное изречение: "Прости им, Господи, ибо не ведают, что творят".

Николай СМИРНОВ,доктор исторических наук