[ предыдущая статья ] [ следующая статья ] [ содержание ] [ "Санкт-Петербургские Ведомости" ] [ поиск ] Санкт-Петербургские Ведомости No 56(1481), 26 марта 1997

Интеллигенция: от неистового Виссариона до незабвенного Васисуалия Глагол времен, металла звон вновь смущает наши слабые души. Опять, как и в первые годы "перестройки", много толкуют об интеллигенции, ее особой судьбе и роли, собираются конференции, возникает "движение в защиту культуры", произносятся новые миллионы слов. Как восклицал со сцены Большого драматического один из героев "Истории лошади": "О господи, опять пущать коней..." Если бы еще знать, о чем идет разговор! Можно сколь угодно этому дивиться, но никаких капитальных исследований на тему, что же представляет собой интеллигенция, нет. Вы, мой читатель, культурный человек, полагающий себя интеллигентом, попробуйте вспомнить хоть одну диссертацию на эту тему _ не вспомните. Единственный источник, на который можно опираться, _ сборник статей "Вехи", который Ленин гневно охарактеризовал как "энциклопедию либерального ренегатства". Но у этого сборника тоже удивительная судьба. Ему было посвящено немало разгромных статей, но сам он долгие годы оставался недоступным читателю, хранился в спецхранах. Однако, когда он вышел уже в наши дни репринтным изданием, то опять-таки остался "незамеченным". В любых рассуждениях о судьбах российской интеллигенции (а их ныне _ без числа) ни "Вехи", ни их авторы даже не упоминаются. А между тем, какие имена! Бердяев, Булгаков, Гершензон, Изгоев, Кистяковский, Струве, Франк _ подлинные властители дум своего времени! Да, все они прошли от легального марксизма до богословия. Да, в 1909 году они сжигали то, чему раньше поклонялись. Но если мы внимательно рассмотрим, ЧТО именно они сжигали, то поймем многое. Эти блестящие умы были подлинными представителями интеллигенции, превосходно знали свою среду, ее идеологию, обычаи, нравы. И я намерен вводить цитаты из сборника "Вехи" прямо в ткань данного повествования. Хотя многое тут покажется не только неожиданным, но и обидным, оскорбительным для нынешних трибунов _ "певцов интеллекта в стане казнокрадов и жуликов". "Скверные люди" Когда упоминают о том, что Николай II не переносил самого слова "интеллигент", заявляя, что оно ему "противно", и высказывал мысль о том, что не мешало бы "приказать Академии наук вычеркнуть это слово из русского словаря", то в ответ чаще всего слышится, что это лишь поздние происки большевистской пропаганды, стремившейся оклеветать батюшку-царя. Но каково же было действительное отношение властей к особым и так красиво называемым людям? Лев Любимов, принадлежавший по рождению к верхушке чиновно-сословной России, убежденный противник Советской власти, в своих мемуарах "На чужбине" писал об этом, как кажется, вполне объективно: "Между народом и нами существовала еще прослойка... В прослойку входила интеллигенция. Наши отцы презирали этот термин и никогда не применяли его к себе. Ведь не было же его в пушкинские времена! Не было, когда еще никто не соперничал с дворянством... Откуда взялись эти люди? Как смеют претендовать на самостоятельное существование? Если культура их цель, то почему не стараются включиться в нашу, дворянскую, хотя бы на подчиненном положении? Да, на подчиненном: пока не отшлифуются по-настоящему. В воспоминаниях отца (Д. Н. Любимова) я нашел в своем роде бесподобные рассуждения крупнейших представителей царской власти по поводу этого термина. В связи с проектом какого-то циркуляра министра внутренних дел, где упоминалась русская интеллигенция, Победоносцев писал Плеве: "Ради бога, исключите слова "русская интеллигенция". Ведь такого слова "интеллигенция" по-русски нет: бог знает, кто его выдумал, и бог знает, что оно означает. Непременно замените его чем-нибудь..." В канцелярии министерства внутренних дел стали наводить справки, рылись в словарях, чтобы опровергнуть суждение всесильного обер-прокурора святейшего Синода, но ничего не нашли, кроме того, что это слово было пущено в обиход в семидесятых годах известным тогда романистом Боборыкиным..." Здесь я ненадолго прерву цитату, чтобы дать короткую справку. Боборыкин Петр Дмитриевич (1836 _ 1921) был необычайно плодовитым романистом и драматургом, бытописателем. Оценки его творчества противоречивы, но, по словам как Льва Толстого, так и Максима Горького, писатель был "весьма чуткий" ко всяким новым "веяниям времени". Ныне он практически забыт, хотя имя человека, который ввел в оборот слово "интеллигенция" в нынешнем его значении, стоило бы помнить. А теперь продолжим знакомство с интереснейшими воспоминаниями Любимова: "...Министр внутренних дел Плеве, однако, не исключил из циркуляра слова "интеллигенция". Дело в том, что оно выражало для него определенное понятие, которое он имел в виду и которое нельзя было передать словами "образованное общество" или "образованная часть населения". Вот буквально то "толкование", которое Плеве не раз развивал в связи со всей этой "историей" отцу: "Та часть нашей общественности, в общежитии именуемая русской интеллигенцией, имеет одну, преимущественно ей принадлежащую особенность: она принципиально, но притом восторженно воспринимает всякую идею, всякий факт, даже слух, направленные к дискредитированию государственной, а также духовно-православной власти; ко всему же остальному в жизни страны она индифферентна". И далее: "Мы говорили про кого-нибудь: _ Это типичный интеллигент, он не бреется каждый день, ест с ножа и дамам не целует руки... Или: _ Это не настоящая дама, это интеллигентка, она называет свою фамилию, когда ей представляют мужчин". Оценив фанаберию потомственного дворянина, повторим его вопрос: "Откуда взялись эти люди?" Во второй половине ХIХ века уходил в прошлое феодально-крепостнический строй России. Становилось ясно, что нельзя полагаться ни на славянофилов, ни на народников, ни на дворянство, "роль которого кончена и которое обречено на быструю гибель" (Изгоев). Оставался богатейший пласт культуры, создававшийся дворянами и для дворян (он и сегодня является главнейшим в нашем наследии). Однако ведущее сословие стало уже бесплодным. На смену ему приходили новые творцы культуры, представители разночинства, "кухаркины дети _ сальные пупки", выучившиеся на медные деньги. (Под культурой я понимаю здесь не только изящные искусства, но и науку, социальные институты, вообще все то, что можно назвать спрессованным опытом человечества.) Эти люди были не только презираемы, но и гонимы. Даже придуманное Боборыкиным слово с трудом обретало права гражданства. Лесков его вообще не признавал, Тургенев употреблял с тонким сарказмом, и лишь Салтыков-Щедрин воспринял новое слово вполне естественно. Удивительно, но и капитальнейшая "Русская энциклопедия", изданная уже в нашем веке, вообще не дает понятия "интеллигенция", ни в основных томах, ни в двух дополнительных, бесцензурных, вышедших уже после 1905 года. Смена общественной формации в стране, которая веками прикрывала Европу от нашествий с Востока, вела бесконечные войны и сильно отстала от европейских стран, была мучительной. Строй, рабовладельческий по своей сути, прогнил. Сильной буржуазии, способной перехватить власть, не было. Даже вслед за запоздавшей и куцей реформой 1861 года последовала давящая любые ростки новой жизни пора "антиреформ" Александра III, а вслед за ней "николаевщина" _ череда полос самой черной реакции ("Победоносцев над Россией простер совиные крыла"). Новые творцы культуры выживали в обстановке тотального сыска, бесправия и кнута, испытывая "непрерывное давление полицейского пресса, способное расплющить, совершенно уничтожить более слабую духом группу" (Булгаков). Ученых, составивших славу не только русской, но и мировой науки (Менделеев, Лебедев), изгоняли из университетов. Многие попадали в тюрьмы и ссылки. Некоторые не выдерживали, спивались или кончали жизнь самоубийством. Такого не было ни в одной европейской стране. Не случайно выражения "американский интеллигент", "французский интеллигент" звучат диковато для нашего уха, ибо речь идет о чисто русском явлении. "Нет на Западе того чувствилища, которое представляет интеллигенция" (Струве). Российская действительность на переломе века душила лучших людей. И картина складывалась довольно неприглядная. "Мы не люди, а калеки, сколько нас есть русских интеллигентов, и уродство наше _ даже не уродство роста, как это часто бывает, а уродство случайное и насильственное... А в целом интеллигентский быт ужасен, подлинная мерзость запустения, ни малейшей дисциплины, ни малейшей последовательности даже во внешнем; день уходит неизвестно на что, сегодня так, а завтра по вдохновению, все вверх ногами; праздность, неряшливость, гомерическая неаккуратность в личной жизни, грязь и хаос в брачных и вообще половых отношениях, наивная недобросовестность в работе, в общественных делах необузданная склонность к деспотизму и совершенное отсутствие уважения к чужой личности..." (Гершензон). Лозунг "Бей жидов и тилигентов!" был отнюдь не изобретением биндюжников. Посмотрите, с каким удовлетворением Николай пишет матери императрице Марии 27 октября 1905 года по поводу зверских погромов, прокатившихся по югу России и Сибири: "В первые дни после манифеста нехорошие элементы сильно подняли головы, но затем наступила сильная реакция, и вся масса преданных людей воспряла... В Англии, конечно, пишут, что эти беспорядки были организованы полицией _ старая, знакомая басня! Но не одним жидам пришлось плохо, досталось и русским агитаторам: инженерам, адвокатам и всяким другим скверным людям. Случаи в Томске, Симферополе, Твери и Одессе ясно показали, до чего может дойти рассвирепевшая толпа, когда она окружала дома, в которых заперлись революционеры, и поджигала их, убивая всякого, кто выходил..." Понятно, что "нехорошие элементы", "инженеры, адвокаты и всякие другие скверные люди", число которых умножалось и разорившимися дворянами и нестандартно мыслящими представителями других слоев общества, платили самодержавию ненавистью. Именно интеллигенции принадлежит честь перенесения на русскую почву теории Маркса. Другого слоя или прослойки, которые могли бы воспринять Риля и Фихте, Ницше и Авенариуса, а вслед за этим и "Капитал" Маркса, в России просто не было. Однако социалистическая идея не была слепо скопирована: интеллигенции оставался "психологически чуждым... прочно сложившийся, "мещанский" уклад жизни Зап. Европы, с ее повседневными добродетелями, с его трудовым интенсивным хозяйством, но и с его бескрылостью, ограниченностью" (Булгаков). Опереться на многовековой слой конфессиональной культуры интеллигенция тоже не могла, ибо православие являлось одним из основных столпов ненавистного самодержавия. Поэтому "атеизм есть общая вера, в которую крещаются вступающие в лоно церкви интеллигентски-гуманистической, и не только из образованного класса, но и из народа" (Булгаков). Именно марксизм совпал с символом веры интеллигенции. А "символ веры русского интеллигента есть благо народа, удовлетворение нужд "большинства". Служение этой цели есть для него высшая и вообще единственная обязанность человека, а что сверх того _ от лукавого" (Франк). "Только новая волна западничества, хлынувшая в начале девяностых годов вместе с марксизмом, начала немного прояснять правовое сознание русской интеллигенции... Наша интеллигенция наконец поняла, что всякая социальная борьба есть борьба политическая, что политическая свобода есть необходимая предпосылка социалистического строя, что конституционное государство, несмотря на господство в нем буржуазии, предоставляет рабочему классу больше простора для борьбы за свои интересы, что рабочий класс нуждается прежде всего в свободе слова, стачек, собраний и союзов" (Кистяковский). "Марксизм с его учением о классовой борьбе и государстве, как организации классового господства, был как бы обострением и завершением интеллигентского противогосударственного отщепенчества" (Струве). Интеллигенты были первыми организаторами рабочих кружков, шли в подпольщики, их идеи были листком хмеля в политической браге различных партий. Они действовали "с аскетической суровостью к себе и другим, с фанатической ненавистью к врагам и инакомыслящим, с сектантским изуверством и безграничным деспотизмом, питаемым сознанием своей непогрешимости" (Франк). В начале нынешнего века в российской государственной машине что-то реформировать уже было невозможно. Ее оставалось только смести. И смели. Начав в 1905-м, а закончив в феврале и октябре 1917-го. На переломе Что же из этого вышло? К чему привел перелом, называвшийся долгое время Великим Октябрем? Если проследить за историей последовавших десятилетий, временем наших отцов и нашим собственным, не только "по Покровскому", но и "по Верту" (его переведенная с французского "История советского государства" обрела у нас немалую популярность), то картина представится дивная: политическая чересполосица и борьба за власть, голод и массовые репрессии, все ошибки, которые можно только совершить в экономике, и планы, которые остались невыполненными... В особенности эти мотивы характерны для сотен тысяч "постперестроечных" публикаций. Однако, если мы хорошо потрясем корзинку с этими историческими фактами, то на поверхности окажутся два безусловных и неоспоримых обстоятельства. Первое: за ничтожный в истории срок _ пятнадцать лет, прошедших между войнами, _ Россия, ранее не имевшая целых отраслей промышленности, создала такую индустрию, которая смогла противостоять экономическому потенциалу всей Европы, порабощенной гитлеровской Германией. Без этого не было бы ее победы в Великой Отечественной. И второе, крайне важное для предмета нашего разговора: страна, где из каждых 100 граждан 60 вообще не знали грамоте, за тот же срок вышла по развитию высокой науки на второе место в мире и продолжала гигантскими шагами идти вперед. Через несколько лет после очередного нашествия, вновь разорившего страну, она первой запускает спутник, а затем отправляет человека в космос. Величайшее уважение к науке, высококлассная постановка образования, которые оказались характерными для нового строя, позволили раскрыться миллионам российских талантов. (И сегодня по общей образованности мы стоим на уровне, который пока не достигнут ни в одной другой стране мира.) Но возникновение широкого "образованного общества" привело в СССР и к довольно любопытным социальным переменам. Например, словно полностью исчезло, растворилось в чем-то мещанство. Я имею в виду не знаменитое "мурло мещанина", а вполне определенный и очень широкий слой российского общества, который всегда уживался с властью, обладал развитым инстинктом собственности, и постоянно был озабочен собственными интересами. Не будет ошибкой утверждать, что он, получив образование, составил значительную часть "советской интеллигенции", разделившейся затем странным образом на "научную" и "творческую". Появилось даже неведомое ранее понятие "интеллигентный человек". Подумайте сами, что оно означает. Более того, успешно овладев областями идеологии, образованное мещанство сумело сотворить великое множество удобных для себя легенд. С одной стороны, стало считаться, что интеллигент это не социальный тип, вызванный к жизни суровой российской действительностью, а просто образованный человек, занятый не физическим, а умственным трудом. С другой стороны, было сделано все возможное, чтобы поднять эту фигуру на недосягаемую высоту. Первые интеллигенты тоже были озабочены поисками своих корней. Но они шли при этом не дальше петровских реформ, считая себя "созданием Петровым" (Булгаков). "Советская интеллигенция" размахнулась куда шире. Если вы возьмете последнюю нашу энциклопедию ("красную"), то прочтете там, что интеллигенция берет свое начало от... касты жрецов первобытно-общинного строя (не шучу, вы можете это проверить). Многие представители новой прослойки стали всемерно подчеркивать свою значимость, исключительность, особость, элитность. На наших глазах к числу интеллигентов стали причислять Данте и Шекспира, Радищева и Пушкина, всех великих людей прошлого чохом. Хотя наши предки прекрасно знали, что "идейная пропасть отделяет светочей русского образованного класса от светочей русской интеллигенции... Великие писатели Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Тургенев, Достоевский, Чехов не носят интеллигентского лика" (Струве). Даже толковые словари ныне объявляют интеллект исключительной собственностью интеллигенции. А ведь разница между этими словами примерно такая, как между "умом" и "умничанием". Еще наши деды знали, что "среди министров дураки распространены так же, как и среди дворников". И действительно, интеллект, драгоценное качество ума, позволяющее решать задачи, непосильные для большинства, распределен природой среди всех слоев общества примерно одинаково. Образование может отточить интеллект, но заменить его оно не в состоянии. И совсем не случайно, например, один из выдающихся интеллектуалов нашего времени Лев Николаевич Гумилев категорически отказывался от звания "интеллигент". Среди крупных мыслителей такое встречается довольно часто. Вся эта великая перепутаница осложняется еще и тем, что собственно интеллигенция, сложившаяся на базе широкого разночинства, являет собой великое множество самых разнообразных типов. Если на одном ее фланге поставить неистового Виссариона Белинского, являвшегося духовным отцом целого поколения, то на другом окажется незабвенный Васисуалий Лоханкин, который ценил свою жену за большую белую грудь и зарплату, позволявшую ему вдохновляться томом "Мужчина и женщина" и покойно размышлять о своей великой роли в русской революции. Порой кажется, что во всех этих сплетениях и не разобраться. Но делать это надо, потому что тема судеб интеллигенции с повестки дня не сходит. В последнее время и у нас и за рубежом привлекли внимание новые эссе об интеллигенции Марии Розановой и Андрея Синявского. Чем-то они вновь напоминают "Въхи". Я процитирую: "...Первым серьезным испытанием на душевную ясность и самостоятельность мысли стала гайдаровская реформа, из-за которой треть населения страны оказалась за гранью нищеты. Интеллигенция закрыла на это глаза. Это напоминало начало 30-х годов, ведь и тогда интеллигенция закрыла глаза на страшный голод и бедствия деревни и промолчала. Восторг застит глаза. С победой "свердловской демократии" история повторилась. Снова цвет российской интеллигенции встал на сторону власти и сначала поддержал гайдаровский грабеж, а потом ельцинский расстрел Белого дома, приговаривая при этом: "Молодец, Боря! Жми, Боря! Давай, давай, Боря! Дави их, тех, которые не с нами!" Последней каплей, переполнившей чашу взаимного неудовольствия между нами и российской интеллигенцией, был расстрел Белого дома в Москве в октябре 1993 года. Большая часть интеллигенции и притом прекраснейшая ее часть поддержала его. Невыносимо больно было видеть под "коллективочками" подписи деятелей культуры, которые неоднократно требовали от обожаемого президента принять жесткие, репрессивные меры в отношении своих политических противников: кого посадить, кого распустить, какие газеты и программы закрыть и так далее. Это Сергей Аверинцев, Белла Ахмадулина, Булат Окуджава, Мариетта Чудакова. Президент послушался и организовал интеллигентам танковый обстрел Белого дома, но интеллигенция не унималась. Интеллигентские взывания шли к президенту весь 1993 год, до расстрела Белого дома и после". Авторы "Вех" в 1909 году беспощадно бичевали сами себя. Розанова и Синявский бичуют в 1997 году, как они предполагают, "цвет российской интеллигенции, прекраснейшую ее часть". А между тем они обращают гнев благородный против образованных мещан, выступающих под личиной интеллигентов. Не более того. Интеллигенция не может заслужить подобные упреки, ибо ее историческая судьба _ противостояние власти. Эту ее особенность в свое время Плеве оценил очень метко. Она готова поддержать любое изменение строя, даже прикрытое фальшивыми лозунгами. Но в дальнейшем неизбежно разочаровывается и уходит в оппозицию, попадая в положение "за что боролись, на то и напоролись". Потому что "эсхатологическая мечта о Граде Божьем, о грядущем царстве правды" (Булгаков) в этой среде столь высока, что никем осуществлена быть не может. Интеллигент органически не в состоянии лизать янычарские пятки, быть подписантом верноподданнейших писем и заниматься "одобрямсом" на собраниях "деятелей культуры". Это делает образованный мещанин. Напомним и о том, что вечный символ веры интеллигента _ благо народа. Поэтому, когда вы слышите из уст образованного человека, что "этому быдлу мы ничем не обязаны", также можете на сто процентов быть уверены, что к интеллигенции он никакого отношения не имеет. Интеллигент всегда человек "идеи", а поэтому абсолютнейший бессребреник. Он не только не в состоянии строить "пирамиды", "крутить" деньги, сооружать особняки, но и зачастую свой быт толком обустроить не может. Потому что это ему совершенно не интересно. Он далеко не всегда приятен. "Кому приходилось иметь дело с интеллигентами на работе, тому известно, как дорого обходится интеллигентская "принципиальная" непрактичность, приводящая иногда к отцеживанию комара и поглощению верблюда" (Булгаков). Александр Исаевич Солженицын, видимо _ в сердцах, предложил заменить понятие "интеллигенция" словом "образованщина". С великим старцем можно было бы согласиться, если бы тем самым не уничтожалось представление о драгоценном слое людей, выдвинутых к жизни самой российской историей, порой великой, а порой и страшной, нелепой, исполненной всяческих мерзостей, и жестокой. Многим из них пришлось испытать сыск, ссылки и тюрьмы не только до Великого Октября, но и после него. Я глубоко убежден в том, что интеллигенция продолжает существовать, что она ни в чем не растворилась и в осадок не выпала. Она перевернула Россию в 1917-м, поставив весь мир на попа. Не желая быть продолжателем "золотого века" нашей культуры, классики, она создала свой "серебряный век", положивший начало множеству течений в литературе, живописи, сценическом искусстве, известных в разных странах как "модернизм". Она оказала огромное влияние на мировое мышление, превратив старое богословское понятие "диссидентство" из "откольничества" в "инакомыслие", подчеркнув способность человека противостоять общепринятому. И теперь, когда страна уже не может жить так, как она живет, интеллигенции вновь предстоит сыграть великую роль. Она похожа на лавровый лист. Без него, как известно, супа не сваришь, но и приготовить суп из одного лаврового листа тоже невозможно. Сегодня в Лондоне интеллигент Владимир Буковский, отдавший много сил борьбе с социализмом-коммунизмом, сильно сердится: "Режим развалился, но мы не победили. Победили мародеры, как правильно когда-то пел Галич: "А над гробом встали мародеры и несут почетный караул". Вот то, что сейчас происходит в России. Победил жлоб, победил приспособленец, тот, кто колебался вместе с партией и вовремя успевал эти колебания угадывать. Вот они победили, а мы, конечно, остались в стороне". В Москве на Триумфальной площади Андрей Вознесенский бросает в толпу деятелей искусств, протестующих против жалкого положения, в котором они оказались, недоуменные строки: Вечто поэтам _ цыганское счастье! Что ж получается? Доля заветная _ неодолима советскою властью _ Рушится властью антисоветскою? Не надо сердиться и не стоит удивляться: все закономерно. Когда рассеивается дым над полем общественной битвы, неизбежно выясняется, что у власти находятся мародеры, жлобы и приспособленцы. Романтики вытесняются прагматиками, у кормила становятся бюрократы, способные осуществлять управление. А интеллигенту остается продолжать свой путь "воинствующего монаха нигилистической религии земного благополучия" (Франк). И долгим еще будет этот путь. Он _ часть всей судьбы России. Игорь ЛИСОЧКИН Редакция публикует эту статью на дискуссионной основе